Главная / Новости /

 

В дни Святой Пасхи

18.04.2007

 

 

 

 

 

В дни Святой Пасхи Архиепископ Симбирский и Мелекесский Прокл посетил приход в селе Еделево по приглашению настоятеля протоирея Романа Мацуг.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Отец Роман показал Владыке  успешно проводимую  внутреннюю отделку храма.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Прихожане  довольны своим батюшкой,   помогают в благоустройстве храма местные предприниматели, помнят родное село уроженцы этих мест, всегда, приезжая на малую родину, приходят в церковь, радуются ее возрождению. Не хотят, чтобы закрывалась их церковь.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Мне доводилось не однажды приезжать в это село на протяжении последних двадцати лет. Приходилось заходить в здание церкви.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

В то время в нем размещалась больница, в которой умирала от рака мама моей жены. А еще раньше  там была восьмилетняя сельская школа, где училась моя будущая супруга.

 

Поэтому об этом селе, пользуясь случаем, да простят меня читатели, я хочу рассказать особо и даже привести здесь часть тех страничек из летописи истории  Симбирской епархии, которые я писал прежде.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

          

 

 

 

 

   КУЗОВАТОВСКОЕ БЛАГОЧИНИЕ

С Благословения Архиепископа Владыки Прокла и Благочинного Кузоватовского района протоирея Сергия Аристова  мы с моим другом дьяконом Андреем Коршуновым приехали в село Еделево Кузоватовского района. Приехали специально, чтобы навестить живущую здесь Любовь Николаевну Адволоткину (в девичестве Еделькину), дочь священника  отца Николая Еделькина,  репрессированного  в 1937 году. Они с мужем Иваном живут на самом краю села, куда ведет узкая тропинка, едва протоптанная по снегу. Любовь Николаевна заболела и не могла заниматься сейчас своим любимым делом: она служит певчей  в церковном хоре  родного села. Храм Архистратига Михаила, где настоятелем протоиерей Роман Мацюг, возрождается на глазах, благодаря стараниям  батюшки и помощи благотворителей.

 

              Здесь, я намеренно хочу привести финал этой рукописи, чтобы ты, читатель, дочитал ее до конца, ведь там странички, посвященные памяти протоирея Николая: 

 

 

 

  «…Было это 19 января 1938 года в Крещенский праздник. Шестерых, не уступивших властям священников вывели всех вместе.  Шли молча, ноги вязли в глубоком снегу. Каждый  молился про себя, считал последние шаги до крутого берега Волги. Перед самым расстрелом, некоторые мученики не смогли сдержать слез, и тогда отец Николай, желая поддержать своих православных братьев, запел: «Волною морскою, скрывшаго древле, гонителя мучителя...» (Великопостное песнопение - прим. автора)  

  Высокий, стройный,  красивый, полный жизненных сил, священник попросил разрешения помолиться перед смертью.  Начальник конвоя кивнул: «Давай, молись, контра!» …. (прим. автора- продолжение читайте далее)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

  

   Самой Любовь Николаевне было тогда немногим больше пяти лет и помнит она отца плохо.

      Связывая свои воспоминания, мамины рассказы и рассказы сельчан, говорит о своем отце с гордостью: «Он очень добрый был. Еще когда папа в Канадее служил, скажет, бывало, маме, уходя на службу, Надя, собери на стол, сегодня гости придут. А он всех нищих собирал, которые  у церкви стояли, и садил всех за домашний стол. В первое время  она негодовала, говорила, что лучше бы он начальство какое пригласил. На что отец Николай говорил,- начальники сыты, но все одно: вечно недовольны, а  бедных людей хоть чем-то покормишь, и они будут рады. Когда ему приносили какие-то дары, он всегда их раздавал бедным или  жену просил отнести больным и убогим, которые сами даже до церкви не могли дойти. Отец Николай служил в Еделево до последнего дня. Пока в 37-м его не арестовали. Случилось это в ночь с 20 на 21 ноября после Всенощной, накануне Престольного праздника. Отец Николай пришел домой после службы, веселый и довольный.  На всенощное бдение собралось нынче много народу, все-таки завтра главный храмовый праздник. А назавтра обещали прийти еще многие. Но на душе было неспокойно, тяжесть какая-то. Новые известия, тяжелее прежних, доходили до села.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                    

 

 

    

                       

               Тяжкие времена.

 По всей губернии, всей России опять начались расправы над священниками. В газетах усиленно нагнеталась атмосфера страшной угрозы для страны от религии. Всячески обливали грязью Патриарха Тихона, беспочвенно обвиняя его в связях с внешними разведками. 11 августа 1937г  Б.Кандидов в «Известиях»,  пишет:

«Духовенство имеет шпионский опыт. Оно располагает специальными зданиями, что дает возможность назначать здесь явки и устраивать тайные собрания. Менялись времена, но шпионаж оставался испытанным оружием в арсенале попов, ксендзов, раввинов и мулл, чтобы вредить первому в мире социалистическому государству, открыто считающему религию врагом культуры, науки, цивилизации».

  А что делать со шпионами и вредителями?  Ответ возбужденным массам российского народа дают идеологи диктатуры пролетариата  в заголовках передовиц 1937-го:

«Шпионов, диверсантов и вредителей уничтожим до конца», «Церковь на службе у буржуазных разведок», «Суд над шайкой врагов народа в Вешкайме», «Предвыборные маневры церковников», «До конца разгромить вражескую агентуру», «Трудящиеся города и района требуют расстрела врагов народа».

Из номера в номер продолжалось освещение в газетах процессов над всюду вдруг появлявшимися в социалистическом хозяйстве  врагами народа. Бандитские шайки, троцкисты, антисоветчики были вокруг: в комсомоле, в колхозах, на заводах и фабриках, в руководстве города, в армии,  в правительстве страны, в соседнем деревенском доме, на лестничной площадке. Люди боялись ночного стука в дверь, жизнь человеческая для одурманенной и озлобленной массы уже ничего не стоила, и люди подписывали принесенные парторгом на собрание призывы:

«Смерть тем, кто мешает развитию колхозного строя, подрывает авторитет советской власти, оборонной мощи страны социализма! Врагам народа: высшую меру социальной защиты – расстрел!».

Все это умело готовилось для того, чтобы в числе многих других предстоящая новая  расправа с духовенством уже не вызывала у большей части населения страны явного возмущения и даже удивления, а в обескровленной деревне – не осталось бы даже намека на бунт. Борьбу за единовластие и Ленин, и Сталин вели даже с Богом. Читая эти ужасные страницы истории на желтых газетных листах 37-го и 38-го годов, жалею, что они не часто предаются огласке нашим современникам.  Насколько власти тех лет желали уничтожить в памяти народа Святыни, настолько бывает понятно раздражение и некоторых сегодняшних руководителей, читайте отголосок из 37-го:

 «…попы и не думают свертывать свою «духовную деятельность». Налицо все признаки оживления церковного мракобесия. До революции в Куйбышевской области было свыше 2200 церквей и мечетей. Закрыто 1173,  действует 325, но пришли ходатайства об открытии такого же количества. Опять в ряде мест стали «обновляться» иконы, возникли паломничества к «священным» родникам, стали «чудесно исцеляться» больные.» И далее : «Есть еще лица, желающие наполнять своими деньгами поповские карманы, даже в колхозе им. Сталина лучшем в Евремовском районе Московской области крещение, брак и похороны с выполнением церковных обрядов – постоянное явление.  Обряды, предрассудки, религиозные пережитки мешают колхозникам понять значение агротехники, рабочим развертывать стахановское движение, молодежи в росте ее сознательности и культуры, усилению обороны страны. Надо забрать у церковников всю их молодую паству! Молодежь должна быть безрелигиозной!» « Религия, есть дурман, опиум для народа; поповская профессия по-прежнему остается эксплуататорской. Поп- не трудящийся, а тунеядец, мракобес.

Служителям церкви не место в органах диктатуры пролетариата. Они являются носителями враждебной нам идеологии, они- агентура ликвидированных в нашей стране эксплуататорских классов.»

 В противовес этому хочу дословно привести маленькое место из летописи, в ту пору  62-х летнего настоятеля церкви села Кивать отца Ираклия Жемчужникова: «1914 год. По случаю объявления Германским кайзером нашему Государю войны мобилизация была объявлена и Кузоватовским Вол. Старшиною с тем, чтобы все числящиеся в запасе солдаты за последние 15-ть лет явились на сборный пункт, к 6-ти час.  утра 19-го июля. Пишущий эти строки, не желая отпустить своих кормильцев и духовных детей без молитвенного напутствия, утром в 5 час. распорядился благовестить к литургии, а утреня была совершена накануне, к которой и пришли, вместе с родителями и супругами все мобилизованные. По окончании литургии, был совершен молебен о даровании победы. Затем сказано поучительное наставление воинам, законченное словами: «будьте с врагами как львы, а с побежденными и пленными – как родные братья».  В заключение всех воинов благословил, окропил св. водою и поцеловал. … Проводивший своих кормильцев на защиту Отечества, пишущий эти строки, принимая во внимание полный разгар сельскохозяйственных работ, первее всего озаботился об уборке полей мобилизованных. С этой целью вечером того же дня (канун Ильина дня) собрал несколько почетных стариков и просил озаботиться привозом ржаного хлеба с полей мобилизованных; старики мое предложение приняли благосклонно; утром после заутрени о том же напомнил с церковной кафедры и в тот же день у половины лиц взятых на войну, хлеб был свезен в гумна, а у второй половины – хлеб был свезен в следующий праздник. Таким образом производилась и последующая уборка хлеба. Для надсмотра за правильною помощию в работах, в помощь сельскому старосте были избраны 4-ре попечителя, которые следили как по уборке и посеву хлеба, так и подвозке дров для зимнего отопления. Так  составился попечительный совет о семьях мобилизованных, в состав которого вошли: Настоятель прихода, псаломщик и церковный староста. К концу же августа вышло Синодальное распоряжение о составлении по приходам таких Советов, но здесь он уже существовал. Из средств попечительного совета первее всего было куплено 10-ти детям (самым бедным) мобилизованных по форменной рубашке для посещения школы и некоторым бедным солдаткам на обувь и освещение. Таким образом, совет каждомесячно стал оказывать помощь женам и детям из своих средств. Женам убитых, которые оказались в первый же месяц, совет выдавал по 3р. И 5р., а также раненым, явившимся в приход на поправку по 3 р.,  10р. пожертвовано в Красный Крест. В течение года в приходе родилось лиц мужеска пола 64, а женска 72; браком сочеталось 26 лиц и умерло муж.пола 32, а женска 34 лица.» 

   Что тут еще комментировать? Не зря в любом селе, батюшку считали отцом родным. Который  никогда не оставит своих чад в бедах и  в лихолетие.  И, кстати, обратите внимание на прирост  населения. На протяжении  33 лет в летописи описано постоянное прибавление сельчан, несмотря на эпидемии холеры и чумы. Описано также и безбедное существование деревенских жителей!

                                             Бегите,  Батюшка,  вас  арестуют.

Сначала еле слышно постучали в окно, потом в дверь. «Кто так поздно?»- подумал отец Николай,    выходя в сени.  «Батюшка, уходите, Вас арестуют!» Настоятеля будто ветром качнуло, он прислонился к стене. «Спасибо, тебе добрая душа, но не могу я уйти, семью бросить. А с ними, что потом сделают? Значит так Господу угодно». 

Утром, в Михайлов день, народ собрался у церкви на праздник, ожидали  батюшку. А его все не было. А потом, старухи заголосили: «Батюшку нашего забрали!»

 Аресты были и раньше, когда еще батюшка в Канадее служил, его арестовывали уже дважды. После нескольких дней заточения с унизительными допросами, угрозами и требованием отречься от служения в церкви, богоборцы его отпускали, не добившись  своего. Но на этот раз, в роковом для многих, 1937-м году, допросы были короткими и очень жестокими. Священнику уже не дали времени на отсрочку, не отпустили домой. Предвидя неизбежность скорой мученической смерти, отец Николай Еделькин попросил свидания с женой, для того чтобы якобы посоветоваться с ней о возможности согласия с  требованиями властей: уйти из церкви, перейти по их направлению на хорошую работу и безбедное существование…

    Рассказ 75-летней бабы Любы был сбивчивым и простым, как вся прошедшая жизнь: и своя, и ее отца и мамы. Ее больные руки бессильно лежали на коленях. Эти колени преклонялись только пред Господом, но ни разу не согнулись перед богоборцами, не однажды старавшимися унизить достоинство ее рода, память отца. За  моей спиной давился слезами молодой священник. Баба Люба нашла сделанную больше 70 лет назад фотографию отца с мамой и маленьким братом, незадолго до ареста. Есть еще один большой снимок, на нем молодые Еделькины после венчания, но в советской фотомастерской отказались запечатлеть отца Николая с бородой священника.  Уговоры не помогли, бороду просили сбрить, а потом ее все-таки заретушировали…

 

      Свидание с женой разрешили. На встречу дали три часа. Матушка Надя пришла, прижав к себе грудного сынишку. Он постоянно плакал, видимо переживания мамы не давали покоя и ему. Отец взял малыша на руки, приласкал и тот успокоился. «Как ты можешь оставить меня одну с пятью детишками и больными стариками?»,-  рыдала Надя. Вместе с ними тогда жили 80-летние родители отца Николая. Он, видимо, уже готовился к подобному разговору, очень переживал, но старался скрыть волнение. С притихшим у него на руках, спящим сынишкой, все ходил по камере из угла в угол: «Надя, я с тобой буду откровенным. Я клялся перед каждой иконой, каждому Святому и Клятву свою не нарушу.  Господь живой и он знает о нас, надейся на Бога. Знаю, что добрые люди тебя не бросят. А этого ребенка Господь скоро заберет у тебя, снимет замок с твоих рук»… «С тех пор, будто камень в воду бросили, ни слуху, ни духу о нем не было»,- баба Люба говорит медленно, сбиваясь иногда на мордовскую речь, очень старается все вспомнить: «Маленький братик вскоре и вправду умер, а мама 15 квартир с нами прошла, сколько она видела, бедняжка.  Ничего нам не оставили.  Отняли все:  усадьбу,  дом,  огород, скотину, кур, никаких вещей не оставили.  А все равно приходит начальник,  стучит кулаком по столу, плати налоги, кричит! Даже до суда дошло. Была судья по фамилии Майская, она кое-как разобралась, по-женски пожалела маму. Сняла штрафы, но налоги не отменила. Вскоре маму забрали на принудительные работы рыть окопы. А мы ходили с котомкой по селам, собирали куски для пропитания». Еще баба Люба вспомнила, как потом маму привезли на подводе, больную с распухшими и посиневшими ногами, еле живую, а они с другими детьми ревели над ней.  Сбегали за фельдшером, а он посмотрел и прикрыл ее лицо простыней: «Умерла».  А они все не верили и стояли над ней и навзрыд голосили. И каким чудом стало для детей, когда часа через три мама вдруг вздохнула и открыла глаза. Потом рассказывала им, как слышала все, что было вокруг: и как лицо врач накрыл, как орали дети и не верили ее смерти. А еще говорила она детям, что пока лежала, будто между жизнью и смертью, видела много людей вокруг себя. Были это знакомые и чужие, живые и покойные, и папу видела. Одни, как папа наш, были с радостными лицами, и со свечой в руке. А другие, мрачные и темные, будто терзались и ожидали наказания своего, как перед Страшным Судом. Маленькая Люба после этого и сама слегла с температурой за 40. Кто-то из сельчан подсказал деду: пока совсем не сгубили твою сноху, пожалуйся в райцентр. И он сумел привезти комиссию из района, чтобы проверили мамино здоровье. Местный врач и прежде писал ей освобождения по болезни от тяжелого труда, но председатель являлся, справки рвал. Кричал: враги народа должны искупать свою вину перед советской властью потом и кровью. А районную бумагу не порвал, бросил. «С тех пор маму не забирали, и мы остались живы, а двое из нас все-таки померли». Люди, как могли, помогали осиротевшей семье настоятеля и очень жалели.  Веровали тогда все. «Мамка каждое утро выйдет, а там мешочек, в нем продукты, сукно. Это тайное подаяние. Или привозили нам посылки с тех мест, где раньше бывал отец. Он много ездил по святым местам. Даже иконы рисовал. Когда мамы не стало, я в сундучке нашла вот эту коробку»,- баба Люба выкладывает из круглой железной коробки вещи. В ней камушки со святых мест. Один из них батюшка называл «стопой Богородицы» и вправду очень похож на маленькую человеческую ножку. Частицы  праздничного облачения с крестами. Сложенную пополам иконку Богородицы. И несколько пузырьков, на них надписи по латыни, - «Этими настоями он лечил людей. Еще была коса его, когда арестовывали как-то раз, заставили обрезать волосы, а люди добрые нам потом ее передали. Но косу я не сохранила, подарила кому-то из священников».

 Сразу после ареста настоятеля церковь закрыли. Люди, которые не боялись Бога, растаскивали иконы и церковную утварь, даже меняли на водку. Храм большей частью разрушили. Снесли купола, с которых сорвали и переломали кресты. Колокольный звон, бывший прежде церковным, некоторое время раздавался с пожарной вышки, куда повесили некоторые колокола, но скоро сняли и оттуда. Парень, который ломал кресты, потом под трактор попал, долго лежал, мучался и все просил смерти, но Господь не забирал его. За долгие годы советской власти в храме организовывали склад, школу, больницу.

                                              

             Школьная летопись

В местной школе есть музей истории села Еделево. Мне показали большой уникальный альбом с исписанными вручную листами, рассказывающими про жизнь сельчан от создания местного поселения до начала 70-х годов. Далее видимо писать стало неинтересно, да и хвалиться пока нам всем нечем. Хотя для создания беспристрастной истории родного края надо бы описывать и эти далеко не лучшие для селян, годы новых испытаний и перемен, годы начала нового ХХI века всеобщего разорения сельских хозяйств, опустошения  и повсеместного вымирания населения деревень. Но и сельская школа переживает сейчас времена испытаний и лишений, не до Альбомов. Хотя, как любит говорить наш Архиепископ Прокл: «Не нужно уподобляться Иванам, не помнящим своего родства». И похвально, что находят силы в деревенских школах создавать музеи и описывать историю своего края.

       «Первыми основателями села Еделево по предположению, были охотники. Они поселились сначала временно (2-3 семьи). На месте села в то время был сосновый бор. Село пересекают две небольшие речки Лепелейка и Томышовка, которые в восточной части села сливаются в одну. За речками было болото. Сначала заселялось место, где теперь находятся клуб и церковь, которую сейчас (1960-1970-ыые годы) занимает школа, 1-ая Песчаная улица. Первое кладбище поселенцев было на месте зимней церкви. Озеро за церковью было больше, берега заболочены. Рядом- три мордовских села: Томылово в 12км,.в 7 км – Кивать, до нынешнего райцентра Кузоватово 30 км. Заселение Томылова началось с 1650 года, Еделево – лет на 20 позже и еще позднее заселялись села Кивать и Кузоватово. Вокруг местность холмистая, изрезанная оврагами и балками. Село окружает смешанный лес, где много грибов. Основное занятие жителей: земледелие и скотоводство. Мужчины плотничали: делали дровни, сани, колеса, а зимой отправлялись на лошадях в извоз на реку Яик (на Урал), меняли свои изделия на рыбу и деньги. Одевались просто: летом в холщевую одежду, а зимой в поддевки, кафтаны из самотканого сукна, в овчинные тулупы и чапаны. О человеке судили по тому, имеет ли он подобную одежду. Круглый год ходили в лаптях. Даже дети 4-5 лет имели свои лапти. По праздникам обувались в валенки. Пара валенок носилась по 15-20 лет. Дома были деревянные, многие крытые соломой. В домах грязь, полы не мылись от праздника до праздника. В праздники любимым развлечением мужиков были кулачные бои, улица на улицу или одна половина села на другую. Говорили: «шли стенка на стенку».

 

 Очень интересно описание, когда «в 1885 году жившие в Азии односельчане Кукишев и Бамбурин приехали в Еделево. Их обвинли в том, что они завезли холеру. Болезнь распространилась и умерло 80 человек. Обвиняемых сильно били. Кукишев потом умер от холеры. Хотели побить и попа за то, что он божьим словом  не смог остановить болезнь. Но поп спрятался, потом потребовал казаков из Сызрани, вроде как народ бунтует. Приехали 50 уральских казаков и выпороли главарей и с ними еще 60 человек у церкви розгами. Все случилось летом в пору жатвы, казаки без разбору забирали мужиков с полей, и везли на площадь для избиения. Слабым давали по 50 розог, а сильным от 80 до 100. В это время из извоза возвращались Киватские мужики и остановились узнать кого и за что наказывают. Некоторых из них отпороли за любопытство. За всеми наказанными осталась кличка «поротые», «битые казаками».

   В 1889–м к попу Малиновскому, служившему в церкви, приехали сыновья Константин и Иван, студенты Казанского университета. Они с учителем Краснощековым и сельчанином Агафоновым организовали полит кружок народников, читали запрещенную литературу, пели революционные песни, вели агитацию против царя. Краснощекова расстреляли под Самарой, как народника».

   Есть сведения о первой церковно-приходской школе района, открытой в селе Кузоватово, до которой детям не в чем было дойти зимой. В школе учили Закон Божий, ставили в угол на колени, подсыпая горох, и били палками за непослушание. Учителей, которые пользовались авторитетом у народа, попы отстраняли от работы. Школа была маленькой и тесной, а когда в 1933 году она сгорела, под школу переоборудовали молельню старообрядцев.

 

  « В селе было две церкви: зимняя – Святой Троицы и летняя – Архангела Михаила. В селе справляли два престольных праздника в году: день Святой Троицы и Михайлов день. Когда была построена красная церквоь, никто не знает. Раньше она была двуглавой (с 2-мя куполами), около 80 или 100 лет назад была перестроена и была снята одна глава. Примерно 80 лет, как построена белая церквоь. Церкви строили на средства прихожан. Вес только большого колокола составлял 108 пудов, в этот колокол звонили только по большим праздникам. Сторожевой колокол весил 40 пудов. Общий звон был слышен на 30 км. Кроме двух православных церквей в селе была молельня секты старообрядцев. В настоящее время в сознании жителей села сохранились религиозные предрассудки, а поэтому соблюдаются обряды: крещение, венчание, посты и тому подобное».

В этой «просоветской» истории я не нашел рассказа о закрытии и разорении местной церкви, гонений на священников, убийстве последнего настоятеля родной церкви. На стене  школьного коридора, в числе других знаменательных сельчан, есть фотография Кажаева А. М., который усердно помогал воссозданию сельской церкви. Его чтят и на страницы  Православной Летописи Симбирской Епархии этот меценат вписан. Настоятель отец Роман усердно молит Бога за здравие и благополучие своего попечителя и ждет дальнейшей помощи. Несомненно, что в почитаемом списке благотворителей появятся новые имена, которые, конечно будут навечно вписаны  на страницы Альбома истории села и церковной летописи, и не забудут в их числе, подвижника  Юренкова И.П.  Радует, что в музее есть несколько икон, которые совсем недавно, по своему желанию, принесли ученики. Хорошо было бы Лики Святых почетно выставить  в «красном углу», а не так сиротливо уложить вместе с деревенской утварью прошлых веков. Очень интересны некоторые места из Альбома истории села, изложенные в духе «ленинско-хрущевского времени», например: 

   Рассказы о гражданской войне и боях местного значения между белыми, чехами и красными. О случайных выстрелах и гибели невинных людей. О героях и предателях.

   Рассказы о кулаках, «мешающих наладить быт советского села» в Альбоме есть почти на  5-ти страницах из 16-ти, вот некоторые эпизоды:

 «С образованием Советской власти жизнь в стране изменилась коренным образом. В 1918-м в селе возникли комбеды. Они по заданию партии хотели отобрать излишки хлеба для государства. Кулаки его прятали, а сами охотились за комбедовцами и убивали их, и втайне готовились к кулацкому восстанию, которое не приняло больших размеров, и почти в начале было подавлено… Вообще-то в нашем селе со стороны кулачества особого вредительства не было. С 1930-го года  у кулаков отнимали землю и средства производства, жилые постройки в пользу колхоза. К тем, которые сопротивлялись, принимались более крутые меры».

Далее описаны реально происходившие вооруженные стычки «комбедовцев» с кулаками, с гранатами и револьверами, погоней и жертвами.  

    О первом на селе тракторе: «марки «Фордзон»,  выписанном из Америки!

 «Он поступил самоходом из Сызрани. Встречали всем селом на Рачейской дороге  это небывалое чудо – «АнтиХриста». Но к настоящему времени от него и частей-то не осталось. Пахать не пахал, а крутил жернова на мельнице кулака Макеева».  Американский трактор так и не заработал на колхозных полях, а «батрачил» только в качестве принудительного привода на бывшей кулацкой мельнице. 

    О суровых годах Великой войны 1941-45-го и выпавших селянам нелегких испытаниях.

 

 

 

  Последняя молитва отца Николая.

Мама Любы не верила в гибель мужа и ждала его долгие годы, пока  через 15 лет Дарья, жительница соседнего села Кивать, не выдала своей семейной тайны о том, что ее племянник, служивший в Сызранском  управлении НКВД, участвовал в расстреле отца Николая.

Прошло почти 60-т лет и, наконец, 5 января 1997года в селе Еделево опять открылась родная церковь отца Николая Фроловича Еделькина и в Храме Архангела Михаила была отслужена первая литургия.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

   

 

 В ограде сельской церквушки стоит новый большой деревянный крест, с надписью: 1901-1938 протоирей Николай Еделькин. Это не могилка.  Видно, что крест поставили совсем недавно. Рядом на скамеечке сидит старенькая, лет 75-ти женщина и юная девушка, лет 19-ти, она заканчивает читать чью-то рукопись:

    «…Было это 19 января 1938 года в Крещенский праздник. Шестерых, не уступивших властям священников вывели всех вместе.  Шли молча, ноги вязли в глубоком снегу. Каждый  молился про себя, считал последние шаги до крутого берега Волги. Перед самым расстрелом, некоторые мученики не смогли сдержать слез, и тогда отец Николай, желая поддержать своих православных братьев, запел: «Волною морскою, скрывшаго древле, гонителя мучителя...» (Великопостное песнопение - прим. автора)  

  Высокий, стройный,  красивый, полный жизненных сил, священник попросил разрешения помолиться перед смертью.  Начальник конвоя кивнул: «Давай, молись, контра!»

        Внизу под крутым обрывом мужики стучали ломами по льду, вскрывали широкую прорубь. Тихо переговаривались меж собой: «Аккурат, раньше в этот день Иордань готовили. Крещение сегодня. А теперь прорубь вместо могилы». Другой посмотрел наверх, не видят ли, и быстро перекрестился: «Прости, Господи, простите, батюшки». Сверху раздался жесткий ружейный залп. Мужики охнули и присели в испуге: «Что там? Отмучились отцы? Быстрее бы уже…Когда же все кончится…Как бы самих здесь не порешили…» Боялись поднять голову к верху:  « Кажись,  пусто у обрыва. Лежат все, мученики. Нет, гляди-ка, один остался, молится». Отец Николай молился усердно, читал в голос,  с земными поклонами на четыре стороны. Не было страха. В эти последние минуты он видел все как будто со стороны, не веря в то, что это происходит с ним. И солнце, и ветер пришли проститься с ним, и вот снежинки полетели, белым саваном укрывая пролитую кровь… «Как бы хорошо было сейчас сбежать с крутояра,  броситься в  крещенскую воду и, ломая лед плыть и плыть навстречу свободе. И забыть эти тяжелые, злые, хамские взгляды. Смыть с тела своего следы осквернения, и омыть душу  свою, и встать пред образами Матери Божией и ликом Господа чистым и смиренным». Так бывало в детстве, когда  он опускался  на коленки, чтобы помолиться, между мамой и папой. 

Последний из шестерых священников стоял на краю пропасти и не хотел разворачиваться к ним спиной и пел: «…Волною морскою…,- под землею скрыша спасенных отроцы; но мы, яко отроковицы…» Взглядом чистым и светлым смотрел поверх голов своих мучителей. «Господи! Когда же все это кончится! Быстрее бы уже…Только бы не показать им своей слабости, только бы не встать на колени…Господи! За что нам эти муки и боль, страх и унижение, отчаяние и бессилие. Господи! Избави от испытаний моих детей и жену, спаси от бед и несчастий народ наш!  Накажи моих мучителей, Господи! Нет,…прости убийц моих, не ведают они, что творят…»    Непослушные губы еще шептали последнее:  «…Господеви поим, славно бо прославися!.. Христос воскресе из мертвых…» Сильный  ветер с реки разметал густые черные волосы, и настоятель поднял руки над головой, чтобы поправить их…и так и остался стоять с широко раскинутыми в стороны руками, с ладонями, воздетыми к небу, когда раздался оружейный залп.

… А они все хотели развернуть его спиной, и стрелять в затылок, в спину…

 «Ну, зачем он смотрит на меня, этот проклятый священник, откуда он взялся такой! Скорее бы уже все кончилось! Как я хочу уйти, убежать отсюда… Спрятаться от его взгляда! Как он похож на их Христа сейчас, такой же несгибаемый, смелый… думает, что бессмертный… бьем, а он улыбается, будто  … и еще руки расправил будто распятый на кресте… Как будто хочет взлететь к небу… Не смотри так на меня! Господи, уж и  вправду ли Ты есть? Спаси меня, Господи, прости грехи мои, не знаю, что творю я…Что творим мы?... Господи…Я убил Тебя…»

 Был приказ, запрещающий выдавать трупы врагов народа родным и близким. И в такие дни, как сегодня, когда не кому было рыть общий ров для захоронения убитых, прострелянные тела просто сбрасывали в Волгу. Люди, плачьте вместе со мной!  Запомните, помните  и чтите этих людей.

Он был еще жив, когда падал вниз к воде, которую не однажды сам освящал в светлые дни Крещения.  Закончились его муки, отныне он свободен…«Благодарю тебя, Господи, я иду к тебе».

Быстрые  святые струи подхватили отца Николая, нежно омывая молодое тело, и окрасились его невинной кровью, непокоренная душа новопреставленного навсегда уносила его от врагов. К утру резко похолодало, мороз сковал воды в окровавленной Иордани крепким прозрачным льдом. А над крутым волжским утесом стоял одинокий человек в шинели и о чем-то тихо шептал … или … молился …»

        Девушка-студентка закончила читать рассказ,- будущую статью про своего прадеда. Ну, как, баб Люба?  Баба Люба обнимает внучку, плачет, улыбается: «Все хорошо, Настенька. Передай ему, всю правду написал…», бабуля встает,  несколько раз крестится, кланяется на памятный крест, и они тихонько уходят.  

      Немного позади,  скрытый за деревьями, на них смотрит очень пожилой седой мужчина. Из-под его слегка распахнутого старенького пальто военного покроя на груди блестят медали.  Не каждый день ветеран надевает ордена, обычно по случаю праздника, как сегодня: день Победы. В одной руке трость, в другой он держит цветы: красные гвоздики. Кому он принес их? Почему давно стоит здесь и смотрит на бабушку и ее внучку?  Ветеран подходит к кресту отца Николая и рядом кладет цветы. Крестится и смотрит, смотрит… О чем-то тихо-тихо шепчет…или молится…                

         В храме открыты окна, слышна поминальная молитва:

                               «Упокой, Господи, душу усопшего раба твоего, безвинно убиенного в годину гонений за Веру Христову, присно поминаемого протоирея Николая. И прости  ему все согрешения и сотвори ему вечную память».

 

 

Люди добрые, помогите собрать деньги на памятный крест отцу Николаю Еделькину.

  Страницы православной летописи. Во Славу Божию Нафанаил. Фотолетопись Нафанаила

 

---

Наши новости транслируются на сайте Православные новости.

 

Внимание!
При использовании материалов просьба указывать ссылку:
«Памяти первого митрополита земли Симбирской»,
а при размещении в интернете – гиперссылку на наш сайт: mitropolit-prokl.ru

Все новости раздела

---